Хотя требуется какое-то время, чтобы подобрать метод, и это рискованно — на мгновение я едва не рассыпалась ураганом черной пыли в форме куба — моя воля соответствует задаче.

Маленьким темным облачком я парю над закутанной в кокон принцессой Невидимых.

Как заботливо с их стороны оставить мне тело. В такой форме я бы быстро потеряла целостность.

И вновь вселенная содействует моему господству, сговариваясь со мной ради достижения моих желаний. Она признает превосходство моей сущности.

Руны, помещенные мною на темную кожу Фейри, отваливаются по моей команде, и принцесса шевелится. Когда она переворачивается и слегка приоткрывает рот, я нацеливаюсь в это отверстие и погружаюсь внутрь.

Она коченеет, кричит, сопротивляясь. Но она ничтожна, а я всеобъемлюща. Я быстро завладеваю ей, насыщая каждый атом.

В тот самый момент, когда я подключаюсь в ее нервной системе, я понимаю, что в отличие от МакКайлы, которую я буду пытать вечность, эта Невидимая не в состоянии долго выносить меня. Мой вчерашний отказ поменяться телами был мудрым решением.

Единственная причина, по которой МакКайла сумела УЙТИ ОТ МЕНЯ И БРОСИТЬ МЕНЯ — потому что у нее было защитное поле, которое помогло нам разделиться.

Но камни здесь, в Белом Особняке, где время течет иначе. А она там, снаружи, где скоро буду и я.

По земному времени любому потребуется месяц или больше, чтобы забрать их.

Для воплощения моего нового плана нужно совсем немного времени. Большая его часть уйдет на то, чтобы выбраться из этого места.

Мой новый сосуд неуклюже дергается, когда я приказываю ему поспешить к двери. Слабое, ничтожное создание. Но оно продержится достаточно долго.

Я спешу к выходу по черным мраморным полам, поворачиваю налево, затем направо, отыскивая кроваво-красные и проклиная вечно изменяющийся Белый Особняк, созданный ублюдком-королем для его возлюбленной. Каждый неверный поворот равняется нескольким дням по земному времени. Пройдет месяц или даже больше, пока я выберусь из этого лабиринта.

МакКайла сумеет почувствовать меня, как только я покину Зеркала, но она будет считать меня привязанной к телу, давая мне преимущество.

Я верну то, что принадлежит мне.

А потом я уничтожу этот гребаный мир.

***

НЕВИДИМАЯ

Полагаю, она, должно быть, начала думать о том, какой иной была бы ее жизнь без меня.

Она не могла путешествовать, по-настоящему заводить друзей или приглашать компанию домой, да даже проводить вечер вне дома, потому что какой матерью она стала бы, если бы оставила свою дочь в клетке и не вернулась домой?

Иногда я гадаю, не встретила ли она кого-нибудь, кто сказал ей что-то, из-за чего она стала недовольна нашей жизнью, потому что она изменилась за один вечер.

Она все еще сидела со мной вечерами и делала все эти материнские вещи, но теперь редко улыбалась, а вокруг рта и глаз залегли морщинки. Уголки губ намного чаще опускались, нежели поднимались, и через прутья решетки я не могла дотянуться до ее щек, чтобы растянуть их в улыбке.

Мне было шесть с половиной лет, когда она влюбилась.

Она рассказывала мне о нем, какой он добрый, как он заботится о ней. Она говорила, что он хочет на ней жениться. На нас. Что она расскажет ему обо мне, когда будет подходящий момент.

Он брал ее в поездки на каждых выходных, и в первую ночь, когда она оставила меня одну, я плакала каждый раз, когда просыпалась. Но вернувшись, она вела себя так, как раньше, когда я была маленькой и еще не переходила в режим стоп-кадра — счастливая, веселая, воркующая со мной и вновь говорящая о планах на наше будущее.

Затем однажды вечером, за неделю до моего седьмого дня рождения, она пришла домой очень поздно, мокрая до нитки, и просто прошла мимо моей клетки, даже не взглянув на меня, зашла в спальню и закрыла дверь.

Когда я посмотрела на нее, радуясь ее приходу, выражение ее лица было столь ужасным, что я не сказала ни слова из тех интересных забавных вещей, которые целый день собиралась сказать.

Я просто свернулась клубочком и слушала, как она плачет всю ночь.

Я была уверена, что он решил не жениться на нас.

Я думаю, он разбил ее сердце.

Мой седьмой день рождения пришел и ушел, а она даже не заметила. Впервые не было ирландского гуляша, мороженого и рассказов про Однажды.

Я все равно отпраздновала воображаемым ужином со своим воображаемым псом Робином, который жил в моей клетке, мог говорить и рассказывал самые смешные шутки, и мы всегда лопались со смеху.

Однажды мы оба собирались стать СТАРШЕ и отправиться НАРУЖУ, и мы собирались пронестись по всему городу, побывать везде, где хотели, мы собирались решить проблемы других людей за них, просто потому что лучшее, что ты можешь сделать для другого человека — это заметить и решить их проблемы, а иногда просто провести с ними время!

После этого она перестала уходить на выходные. Какое-то время у нас было мало еды, и она больше не носила рабочую униформу, как раньше. Затем однажды она так красиво нарядилась, отправилась на работу после обеда и вернулась домой намного позже обычного. Она начала приносить домой бутылки вина вместо продуктов или еды на вынос.

Она запихивала в мою клетку готовую разогретую еду, и вместо рассказов о своем дне или мечтаний со мной о наших планах, она молча пила, пялясь в телевизор, пока я отчаянно пыталась сказать что-нибудь, чтобы развеселить ее.

Или хотя бы посмотреть на меня.

Она начала возвращаться с работы еще позднее, иногда рано утром, и возвращаясь, она говорила невнятно, спотыкалась. Иногда она была очень, очень красивой, а иногда… очень некрасивой. Иногда я почти до рассвета щипала себя и выдумывала разные игры в голове, чтобы не заснуть. Отчаянно желая увидеть ее, рассказать ей о том, что узнала из телевизора за день, и какой будет жизнь, когда я стану СТАРШЕ и смогу выходить НАРУЖУ с ней. Я была уверена, что если бы мы только смогли выйти НАРУЖУ вместе, все стало бы как раньше.

Однажды она вовсе пришла домой.

Так продолжалось какое-то время, каждые четыре или пять день она уходила на всю ночь. Она теряла весь, под глазами залегли темные круги.

Затем она не возвращалась две ночи подряд. Она перестала приносить с собой бутылки, но спотыкалась и запиналась еще сильнее.

Затем три ночи подряд. И наконец вернувшись, она абсолютно не смотрела на меня, ее глаза казались пустыми и несосредоточенными. Ее взгляд как будто блуждал по комнате, но тут же спешил прочь, как только приближался к клетке, и я знала, что каким-то образом сделалась невидимой.

Чем чаще она не приходила домой, тем сильнее я старалась сделать так, чтобы она захотела остаться.

Я знала, что если сумею заставить ее вспомнить, как она меня любит, она не захочет уходить. Я не буду забыта.

Наверное, мой мир менялся постепенно, но казалось, будто это случилось мгновенно.

В один день я просто поняла.

Я больше не была ее дочерью.

Я была собакой, которую она никогда не хотела.

Глава 37

Джада

Время для тебя не имеет такого значения, как для некоторых из нас.

Я не могла выкинуть из головы слова Танцора. Когда он бросил их в меня, они казались такими безобидными.

Но теперь нет. Неудивительно, что он ненавидел, когда я исчезала.

Каоимх сказала мне его диагноз, но отказалась от дальнейших обсуждений. Сказала, что мне нужно спросить у него. Уходя, она обернулась на меня с жалостью и тихо сказала: «Я правда думала, что ты знаешь. Иначе не питала бы к тебе такого отвращения».